Так обманывает, так заманивает
нас судьба сединою раннею…
Старый клоун с усмешкой рыночной
каждый день зазывает – иначе:
то с припевкой, а то — с угрозою,
нынче – в рифму, а завтра – прозою…
Балаган его полинял совсем,
да и фокусы надоели всем,
но валит народ под убогий кров –
обмануть себя всякий здесь готов.
Кто — с усмешечкой, кто – с грустинкой…
Вот и мы с тобой под сурдинку,
хоть не верим — а вдруг поверится?..
Что и наша боль перемелется,
что и нам с тобой счастье выпадет,
как листва ковром землю выстелит…
Зазывала не зря старается –
представление начинается.
На обман, как встарь, души зарятся.
Ремесло его не состарится.
* * *
Действие первое.
Балаган на площади.
Правда, наверное, Сделала попроще бы,
ну а мы, Обманы, шарим по карманам,
ярмарочным, пьяным, по чужим да рваным!
С вечера напиться – утром похмелиться!
Петь да веселиться, лишь не удавиться б!
* * *
Красный конь, серебром кованый,
золотой конь в синих яблоках,
белый конь под попоною,
черный конь с белой гривою…
Как пошла пыль столбом по площади,
да взмахнула баба платком шелковым,
отхлебнул браги мужик в поддевочке:
— Выбирай, барин, коня по норову!
Красный конь, серебром кованый, —
не смотри, что глядит вороном,
а удачу и в небе высмотрит…
Ноги тонки, да в беге – быстрые.
Золотой конь в синих яблоках, —
он беду узнает по запаху.
Из огня и воды вывезет,
за тобой пойдет, как на привязи…
Коли белый конь под попоною –
он свезет тебя в дальню сторону,
где по травам туман стелется,
где на саван холсты белятся…
Ну, а черный конь с белой гривою –
он, как тень, летит над обрывами…
Да красив, шельмец, нету мочи!
Выбирай, барин, кого захочешь. —
Лишь вздохнул барин:
— Хороши кони…
Да ведь нет, милый, за мной погони.
И куда бежать, если сам не знаешь:
где – найдешь себя, а где – потеряешь…
Я бы рад купить у тебя коня,
только пусть уж конь выберет меня.
Кто пойдет за мной – тот и будет мой. —
— Ишь ты, барин… Забавник, право!
Ну да бог с тобой, поступай по нраву. —
Отвязал коней, а они – стоят.
Только красный конь шаг ступил назад.
— Ох, барин, нечисто дело… —
прошептал мужик оробело.
— Золотой, вон, стал ушами прясть…
Не твоя, видать, червонная масть.
Белогривый, как черт, скалится –
что-то, барин, ему не нравится…
Ты гляди, барин, гляди –
белый конь идет впереди. –
Побледнел барин, глаза – как ночь…
— Рано мне еще… —
И пошел прочь.
Завернул в кабак.
— Право же – дурак!
На конях гадать, да – на ярмарке!
Мало мне забот – на-ка еще вот!
Чтоб не ездил впредь за подарками. –
А кругом-то – гам, ругань да смешки…
Кто покупку обмывает, кто кабатчика ругает…
Отдыхают мужики.
Лишь один сидит, будто нем и глух —
за сажень слыхать перегарный дух.
Барин штоф спросил и подсел к нему:
— Вижу, что невесело одному… —
Заглянул ему в глаза и – умолк.
По спине прошел холодок,
Словно глянул прямо в душу волк.
Померещился костер у воды,
чьи-то легкие по илу следы,
горечь дыма, вкус лебеды…
Еле слышный запах беды.
— Что ты, барин, на полслове смолк?
Да, в конях я понимаю толк.
Ты, я вижу, на знакомства скор.
А того не знаешь, что я – вор.
Что за дело у тебя ко мне?
А потом – поговорим о цене. —
Быстрый взгляд сверкнул и погас.
Будто и не видел барин этих глаз.
— Что за дело? Так… Разговор.
Может — вправду, может и вздор… —
— Что-то, барин, я тебя не пойму…
Разговоры мне твои не к чему.
Да о чем бы нам с тобой толковать?..
А девчоночку – могу сторговать. –
— Нет. Уволь, любезный, от такого торга.
Вижу, что в любви ты не знаешь толка,
если предлагаешь мне ее купить.
А любовь – тончайшая нить,
да прочней цепей, тяжелей земли…
И за сто веков не смогли
объяснит ее…
Откуда она?
… Видишь, девушка танцует одна —
хороша, как сон, площадь ей – к лицу…
… А ты бы ее продал подлецу. –
— Эк хватил ты, барин! Да я сам – не промах.
Про любовь скажи ты кому другому…
Мало ли их пляшет!
Ты, вон, видел нашу – черт в линялой юбке!
А зовут – «голубкой».
Вон… плывет царицей, даром, что – босая…
Дай опохмелиться, а то в дрожь бросает. –
Выпил, губы вытер, помолчал немного…
— Ты скажи мне, барин, вот ты – веришь в Бога? –
Барин смотрит мимо, отвечает:
— Верю.
Он стоит незримо перед каждой дверью,
Он зажег мой разум, дал мне ясность мысли… —
— И тебя же, барин, он к святым причислил?..
Просто тебе верить в божьи благодати.
А родился зверем – где ж тут выбирать-то?..
Может, и меня он создал по подобью? –
Замолчал и глянул мрачно исподлобья.
— А ведь наш Создатель вором, вроде, не был.
Или мне заказаны все пути на небо?
Ты, вон, крест нательный носишь под рубахой…
Ну, а я свой пропил и не чую страха.
Скажешь, может, душу погубил я спьяну?
А была ль душа (если без обману)?
Ты ее, вот, видел? Или, может, щупал?
Чистеньким быть хочется – вот и веришь сглупу:
мол, хоть и жил в коросте, тело – на погосте,
а душа – в раю. Ангелы поют!
… А хоть бы и была! Значит – бес попутал…
Ох, трещит голова, на душе-то – смута.
Трезвый я сегодня, потому что – голый…
А вчера спустил не один целковый!
Вот сведу коня да продам цыганам,
и опять – в кабак!
Не узнаешь – пьяным. –
Промолчал барин. Да и что скажешь?
На чужую душу камнем крест ляжет.
Что собаке – ласка, волку – против шерсти…
Облака, что ржавчина – на закатной жести.
Пыльные проулочки, тощие подсолнухи,
да в трактире – мужики, словно мухи сонные.
Улица, что пьяный – все к забору клонится.
Так и не заметил, как вышел за околицу.
Оттянуло сыростью от травы некошеной.
Тихо над рекою…
— Погоди, хороший мой! –
Будто кто позвал или птица крикнула…
Под ногой вода еле слышно всхлипнула.
И опять все стихло. Небо тает в озере.
— Не ходи, хороший мой!
Уже время позднее… —
Голос, словно сумерки, над водою стелется…
Голос-то — знакомый, да ему не верится.
Легкие шаги, на ее похожие…
Оступился барин на тропе нехоженой.
— Постой, барин,
Про меня говорят разное.
Да бабья речь – топь непролазная.
Не мне, милый, тебя учить:
чему поверишь – тому и быть.
Но запомни края озерные,
где берег топкий – вода там черная.
И пахнет не травами луговыми –
пнями корявыми, ветрами злыми…
Выпьешь в полдень такой водицы –
ночью девица будет сниться.
Косы длинные, глаза лукавые,
манит, манит к себе рукой правою…
А ты не верь ей, не верь!
Не то явится, как теперь. –
Стоит барин посреди луга,
аж похолодел от испуга.
Трава непримятая вкруг него –
словно и не было никого.
Вечер – ясный, знать день – погожий…
— Не ходи к воде, мой хороший! –
* * *
Действие второе.
Нас, обманов, двое.
Недешево стоим, зато – успокоим.
От любой утраты – бедны ли, богаты…
От любой потери — веришь ли, не веришь….
От любой зазнобы, от дурной хворобы,
от сердечной раны лечим мы, Обманы.
* * *
Звон падал с небес окрест:
на пыльную площадь, на дальний лес…
Такой был густой, малиновый,
как будто гром соловьиный…
И превращался в слова,
тяжкие, как жернова.
— То, что стерпится, то — не слюбится.
Тонко деревце с плеча рубится.
Красна девица, ой, состарится…
Мука смелется, боль – останется. –
Звон падал, как снег, как сон,
со всех четырех сторон звонили колокола.
— Цыганка, видать, лгала,
гадала с чужой руки… —
Степенно шли мужики.
К заутрене плыл народ:
торговцы и просто сброд.
У входа слепцы столпились,
надеясь на божью милость,
крестились, поклоны клали…
Калеки гроши считали.
Вошел, не перекрестясь,
с сапог не обивши грязь.
Словно в дурном сне
плечом привалился к стене.
А церковь гремела Славою…
Стелился туман над травами…
— Зачем о ней молишься?..
Она же – разлучница.
Дождями умоется, с ветрами голубится…
Колдует над травами ночами бессонными
с глазами лукавыми, бездонно-зелеными…
Да пляшет по улицам в застиранном платьице…
А плачет – как хмурится,
смеется – как плачется.
И тесно ей кажется и в храме, и в тереме…
Того, кто с ней свяжется — погубит потерями.
И что с нею станется, с беспечной безбожницей?..
Уйдет – не оглянется. Захочет – не вспомнится. –
Голос такой знакомый, с ленцой и словно истомой.
Оглянулся барин – церковь-то пуста.
Лишь улыбка у младенца на устах.
Будто тень прошла у лампад…
Слышь, колокола-то не звонят.
Будто кто провел рукой по лицу,
лишь взглянул на Богородицу…
— Не гляди туда, раз я – не хочу. –
Отшатнулся барин:
— Чур меня! Чур! –
* * *
А над площадью крики носятся –
это ярмарка к переносице
от вранья скосила глаза.
— Мед-то липовый – что слеза! –
— А холсты-то, холсты льняные! –
— Кому семячки тыквенные?
Бабам – радость, детям – забава…
Бери, барин, почти задаром! –
— Кто за счастьем – по нашей части… —
Шепоток долетел свистящий.
— Не туда глядишь, раскрасавец!
Уж которую ночь без сна ведь,
а ко мне-то все не идешь…
Со старухи, мол, что возьмешь?
А напрасно.
Я, сокол, ясный, не всегда ворожбой жила.
Было время – другим брала.
А теперь, сокол, слушай,
Что скажу про твою душу
(только руку мне свою не показывай).
Я — стара-глуха, не возьму греха,
Чтоб тебе-то по руке да предсказывать.
По глазам – вижу: судьбой не обижен,
да любовь залетная душу извела.
Все тебе не можется, все об ней тревожишься…
Что, соколик ясный, али не права?
Ну, а если правду говорю, так слушай:
Мастью вы под пару, жить вам — душа в душу.
У твоей плясуньи – все ветра в подоле…
Что ей шубы куньи? Жемчуга на что ей?
Только ты не мешкай вкруг своей красотки:
У парней-то здешних — разговор короткий…
Вот тебе все чудится: вдруг, она забудется…
Занесло, мол, ветром, смоется дождем!
Больно она шалая!
А глаза – усталые…
Виделась иль снилась – разберись потом.
А теперь, сокол, ступай.
Глаз на встречных не подымай,
И судьбе уж не прекословь –
не от Бога твоя любовь! –
* * *
— Хороша девка, черт меня дери!
Я б такой красотке душу подарил! –
— Ей душа твоя – что солома!
У нее таких душ – полный омут! –
— Нашел, чем одаривать, молодец!
С такой раскрасавицей – под венец! –
— Или – в петлю! После венца… —
— Вот и сосватали молодца! –
Даже не взглянула, и плечом не повела…
Лишь старуха ей кивнула и за ней пошла.
В пыльном переулочке догнала,
зеркальце с ладони подала:
— Зачем, красавица, расплела косы?
Негоже ходить простоволосой…
Что прельщать молодцев красотой?
Ведь и так, золотце, город – твой!
А ежели – милый, да вдруг – не твой,
повторяй тихо вместе со мной:
«Я тебя заведу, завлеку в самую чащу по ивняку,
к самым истокам своей любви,
где над болотами – соловьи…»
Лунной ночью дурман-траву
собери в монастырском рву,
да повтори снова заветное слово:
«Я тебе помогу, как врагу –
ты не найдешь вернее слугу.
Ночью глаза мои будут пусты.
Днем я тебе не скажу: ты».
Утром туманным поймаешь мышь,
выпустишь в реку и поглядишь:
то, что станет твоей судьбой —
ты прочтешь под быстрой водой.
«Я тебя полюблю, погублю,
будешь грешить, если я велю,
будешь молиться моим богам…
Я же – сторицей тебе воздам!»
Будешь дальше пытать судьбу –
лягут морщины на чистом лбу.
… В поле схоронят тебя одну.
…Я тебя обману, ускользну…
* * *
Действие третье.
Темной ночью встретились.
Как хотелось на колени пасть
перед нею – прямо в грязь!
Что ты сделала, что сделала ты с ним?
Он же бредит твоим именем хмельным!
По осоке ты, босая, шла к нему…
Ох, дороженька прямая вам в тюрьму!
Кто-то темный молча слушал шепот ваш…
Покачнулся, задохнулся аж!..
Он придет к тебе – ты знаешь сама.
Даром что ли, словно смерть, ты бледна.
…А по утру снова песни лились
про веселую, беспутную жизнь…
* * *
Мне ли гневаться? Мне ли каяться?
Что бы ни было — мы расстанемся.
Как ни пелось бы, ни голубилось…
Девка с молодцем — да не слюбится!
Ни гляделось бы, ни заботилось…
Муж к жене своей да воротится!
* * *
Наворожила ты тайный грех!
(Молодо-зелено, пляс да смех!)
Вышло по-твоему – на беду!
Вот они — двое – в твоем саду.
Барин и вор – под одним окном.
Страшно сказать, что было потом.
…Тихо стояли, да выдал взгляд –
переглянулся с конем конокрад.
Камешек стукнул в окошко…
Словно дикая кошка
(откуда такая прыть?)
к двери метнулся: «Выдь!»
— Что тебе, конокрад? –
— Люди тебе льстят.
Ты не голубка – дьявол! –
— Тебе-то на что моя слава?
Или коня свел?.. –
Стоит, подоткнув подол,
босая, лишь кожа светится…
— Нечистый привел нам встретится…
Ведьмой ты, девка, стала.
Да только мне – дела мало.
Цену сама назначила… —
— А как же могло иначе быть?
Я белогривого стою! –
— Вон он, стоит под стеною.
Тоже – шального нраву,
так что вы с ним – под пару. –
Полушалок с плеч скользнул,
словно кожа змея…
— Милый мой! –
Одним прыжком к конской шее.
Да и конь ей рад, не сторонится,
головою на плечо к ней так и клонится.
— Полушалок подбери, баринов подарок-то…
Или будем до зари у твоей хибары
Любоваться на коня?.. На то хватит тебе дня.
Твой он, да не дареный!
Ты в постели у меня позабудешь барина. –
Обернулась, взглядов смерив:
— Что ж стоишь ты возле двери?
Заходи, коль такой смелый!
А за мною — не станет дело. –
Сказала и – осеклась…
С плаща не стряхнув грязь, ее отстранив рукой,
барин к крыльцу:
— Стой!
Вот Господь нас с тобой и свел.
Да из двух зол тут выбирать уж нечего.
Видно, судьбой намечено, что я сегодня буду… —
— Барин, уйди!
Покуда в грех ты меня не ввел.
Видишь сам, я сюда пришел – за своим.
Говорю, как брату:
эта ночь – за коня мне плата.
И так уже скоро рассвет… —
Барин, спокойно:
— Нет. –
* * *
То ли спит барин, то ли — кажется,
то ли — кто колдует…
Да расскажешь ли?..
Белый конь под попоною чье-то тело везет,
а вороны низко кружат над ним, безмолвные…
Или это туман вдруг волнами над рекой пошел?..
Или дрожь душу сводит мою?..
— Пропадешь. Не ходи к воде, говорю. –
Золотой конь на зарю глаз скосил,
а стоит, как вкопанный…
— Ты иди по тропе натоптанной,
только к озеру не сворачивай…
Близок час, для тебя назначенный. –
Идет барин, а сам – шатается.
Туман с озера поднимается,
полоса на востоке ярче…
— Далеко до твоей удачи… —
Серебром зазвенели подковы.
Красный конь под седлом не новым
молвил голосом человечьим:
— Да тоску твою мы залечим.
И удачу догнать еще можно…
Или — девка тебе дороже? –
Барин смотрит да видит плохо.
А по озеру, как от вздоха, рябь пошла…
Кто-то вскрикнул тоненько…
— Все мне видятся упокойники.
И костер у воды мерещится.
Может, сны-то мои – все вещие?.. –
И по тропочке – прямо к озеру
(нынче время, поди, не позднее),
на огонь, что горит, чуть светится…
Там по берегу тенью мечется
вороной с белоснежной гривой.
Там под ивою – темный омут.
Там не тронут.
* * *
Действие последнее.
Уж звонят к обедне.
Коль звенит в кармане – будет нам веселье!
Что гадать с похмелья — кто кого обманет?
* * *
Пьет — гуляет вся окраина…
— Что не видно нынче барина?..
Представленье даем потешное —
любопытно, поди, нездешнему…
— Лейся, водка, в сухие глотки!
Эх, спляши нам, душа-красотка!
Ведь не век же тебе лукавить…
Наши бабы тебя ославят. –
— Вишь! Не взглянет, не улыбнется…
Что, красавица, не поется?
Полушалок-то весь в пыли… —
— Белогривого увели! –
Чей-то крик и хмельная ругань.
— Слушай, барин, купи за рубль
Бусы любушке иль жене! –
— Нынче кожи, поди, в цене…-
Барин бледен, что полотно.
С мужиками он заодно
водку пьет, не хмелея вовсе.
Только: что с ним – никто не спросит.
Подливает им баба в кружки,
в балагане визжит Петрушка,
кто-то пьяный орет на площади…
Что орет – и не слышать вовсе бы!
Вон зашелся – куда так трезвому…
— Нынче ночью вора зарезали! –
* * *
— Шире круг, голытьба кабацкая!
Дайте с силушкой лишь собраться –
ноги сами пойдут вприсядку…
Душу в пляс втопчу без остатку! –
Развернул гармонь парень пьяненький:
— Убиенного, ох, помянем мы! –
— Что ты, барин, не весел больно.
Али на сердце неспокойно?
Выпей чарку, чтоб стало жарко!
Иль на ярмарке нет подарка
для зазнобы твоей? – Забудь!
Ну, помянем хоть как-нибудь! –
— Расступись, мужичье, пропустите ее!
Пусть попляшет!
За помин его души, за разбойные гроши
да на радость нашу! –
Как шагнула в круг – сердце сжал испуг.
Повела плечом – стало горячо.
Подняла глаза – отступил назад.
— Что ты, барин, испугался меня?
Иль не так я хороша при свете дня? –
А глаза черны как смерть у нее.
Поднялось с крестов соборных воронье.
Стихли крики, протрезвели мужики…
— Что ж ты, барин, не попросишь руки
у меня, у девки, у плясуньи рыночной?..
Или разлюбил после ночи нынешней?
Иль забыл, с кем был под моим окном?.. –
Барин руку поднял с трудом,
ворот расстегнул, вынул крест:
— Бог свидетель, если он есть,
что люблю тебя – аж в глазах черно…
Будь, красавица, моею женой. –
Усмехнулась краем губ, не взглянула даже:
— Нет. Ты больше мне не люб. –
— Бог тебя накажет… —
— А меня для Бога нет. Слышишь, барин?
Эх, нашла твоя коса да на камень!
Дорогая твоя просьба – я дороже стою.
Пусть другая твою душу успокоит. —
Потемнел лицом:
— Вслед за мертвецом, знать, твоя дорога… —
Крест сорвал с груди:
— Ну, душа, гляди, как мы любим Бога! –
Крест лежит в пыли,
а она-то пляшет…
Господи, спаси души наши!..
Он стоит, глаза побелели…
Люди добрые, да что ж в самом деле!..
А она хохочет, заливается,
крест ногами топчет, насмехается…
Взвизгнули вдруг бабы заполошные…
Птицей раненой упала, стеблем скошенным.
Ни кровиночки в лице, а на лбу – испарина…
Тихо. Солнце. Нож в крови.
Мужики вкруг барина.
Грянул колокол с небес, словно на пожар…
На широкой площади крест в пыли лежал…
Колокол все тише, глуше…
— Упокой, Господь, ее душу. –
1985