* * *
Наша жизнь
слишком быстро становится литературой…
Быстрее,
чем закипает молоко в детской кастрюльке,
или тает лед,
упавший на пол…
Очередной день
скребется лапой в дверь,
словно бездомный пес.
И если я говорю:
«Все на продажу!», —
это не значит, что я торгуюсь.
Не значит даже, что всуе
повторяю твое имя.
Отныне
никто надо мной не властен.
Отчасти я вспомнила себя былую,
отчасти –
тоскую по себе же будущей…
Удочку
уже закинула судьба в омут жизни,
и я – попалась.
Какая малость, в сущности, нужна женщине –
расправить крылья…
А ты – в бессилье уронишь руки
и на досуге будешь вспоминать лето –
где-то на другом конце земли,
вдали от дома,
в чужом краю…
В раю.
* * *
Ты научишься читать между строк
и впрок запасать слова.
Я была права,
вытягивая из себя жилы.
Милый, это просто такая форма существования,
когда желание становится явью.
Для женщин-птиц
это вполне привычно.
В столичном городе все дни недели –
неизменно «пятницы».
Солнце
закатится еще нескоро, но, в конце концов,
наступят сумерки
и тогда
ты увидишь мое лицо.
Все покажется тебе вздором…
Ты утратишь точку опоры,
и тебе останется только одно –
раскинуть руки
и ни о чем не жалеть…
Но это – еще надо суметь.
* * *
Кинематограф
давно перестал быть реальностью.
За дальностью расстояний
я выбираю единственный цвет –
синий,
где линий пересеченья
порождают свеченье в окнах,
где блеклые занавески, словно в отместку,
скрывают профиль точеный…
И удивленно оборачивается прохожий,
похожий на тебя не более,
чем все другие.
Такие
странные мысли
и такая легкость в движеньях,
что отраженье
не успевает за оригиналом…
Но в полнакала нельзя гореть.
Это – смерть, а не продление жизни.
Нельзя бояться.
Надо делать, что хочешь.
А ты – морочишь себе голову неизвестно чем.
Зачем?
* * *
Мне понравилось жить.
И не надо искать оправданья
ничему.
Просто – длиться в пространстве,
улыбаться во сне
и не помнить о пошлых обидах…
Просто – круг завершен
и все звезды вернулись на место.
А стихи – просто слепок…
(Хорошо, если он не посмертный).
* * *
Мне казалось,
что я сказала уже все слова
и добавить к этому нечего.
Вечером
ты возьмешь в руки книгу
и прочтешь восемь строк о свойствах страсти,
о всех бегах и погонях…
Но на ладони
останется только легкий след прикосновенья…
Всего мгновенье отделяет нас друг от друга,
но оно – равноценно вечности.
Лишь по беспечности можно этого не заметить,
но все равно – мы в ответе
за все, что еще не случилось.
Так получилось
почти против нашей воли,
но противиться — бесполезно.
У Всевышнего – железная логика,
и Его решенья не подлежат обсужденью.
* * *
Нет ничего глупей,
чем превращать друзей в любовников.
Или – наоборот.
Любого с ума сведет
такой обвал эмоций и слов,
реальность снов
и – видения наяву…
Так в траву
прячется дождь,
так в дрожь бросает домашних
от одного взгляда:
«Не надо!
Не троньте! А то – умру!
Или – уйду!» (что еще хуже).
Уже никто не нужен,
уже захлебнулась собой,
уже чужой
становится ближе и родней
собственных детей,
уже – перехлестывает через край…
Так, по дороге в рай,
вспоминают вдруг
о благих намерениях в начале пути…
Прости.
* * *
Рифмоплетенье –
самое древнее в мире искусство.
Просто – крайнее проявление
эпистолярного жанра…
Так, потерпев крушение,
сижу на берегу океана
И время от времени бросаю в него посланья…
Странные сочетанья
рождаются порой из слов.
Я разговариваю с рыбами, —
темными глыбами
проплывают в ночной воде
их тени.
В смятеньи
бросаются врассыпную звезды,
заметив комету…
Но к рассвету
все обретают свое обличье:
кто – звериное, а кто – птичье…
И прекращается колдовство.
* * *
Игуана сбросила кожу –
строже (точней – моложе)
стала зелень ее хребта.
Простота превращенья:
без смущенья
с прошлым расстаться,
улыбаться
и не возвращаться к старой коже
уже никогда.
* * *
Я ни разу –
столь откровенно и странно –
не признавалась
ни в чем.
(Ветер вздохнул горячо).
Когда пространство
так выгибает хребет –
только безумный ответит: «Нет»
искушенью,
мгновенью,
соблазну
впасть в бессвязный бред
и, задыхаясь,
вынырнуть у других берегов,
где уже нет слов,
а есть – горячечный жар кожи,
схожий с ветром пустынь…
Остынь…
От хамсина трескаются губы.
От простыней грубых
пахнет
духами Живанши.
* * *
Хорошо, когда есть посредник
между тобой и небом, —
не всем удается такого найти.
Наши пути пересекутся,
когда солнечный ветер
подует с юга –
тогда в испуге заплачут чайки,
застонут сосны…
В ночи беззвездной холодно одному,
потому
так манит всех солнечный парус,
но мало осталось Одиссеев на этой земле.
Где-то во мгле кромешной
неспешно
ткут их жены свое полотно…
В то время как их – тянет на дно
и возносит к небу…
Но Одиссей там был, —
ему не дано
то, что дано тебе.
Так не перечь судьбе.
* * *
Навыки возвращаться…
За тысячу лет
это уже – как умение находить след
в пустыне, среди текучих песков.
Отныне без слов
каждый из нас знает,
что ожидает нас впереди…
(В груди сжимается сердце,
словно птенец в горсти:
отпустить – еще рано,
а удержать – умрет…)
Наперечет знаю все страны,
куда зайдет шхуна.
Меня капитан зовет в Сантъяго…
Под парусом – через океан.
Но как найти след
в соленой воде?
Таких навыков нет.
Ни у кого.
И нигде.
* * *
Это так трудно – писать в «никуда».
Года проходят, пока идет свет
до твоей галактики.
Тысячи световых лет.
В математике
есть такой закон – больших чисел.
Он задает тон,
по нему выставляют время
в точке пересечения
одного измерения с другим.
Простым его не назовешь,
но в соответствии с ним
обычная ложь
становится математической погрешностью…
Пренебрежимо малой.
Видимо, я устала
и надо купить билет
и улететь в Сантьяго.
Где тебя не было
и нет.
* * *
Труднее всего
отвечать на простые вопросы.
Например: почему ты — здесь?
(Ведь есть множество мест
ничуть не хуже.)
Или – почему тебе нужен
именно этот (человек, путь, камень)?..
Веками месило время
голубую глину,
в долину стекали льды со склонов,
сезоны дождей
приходили на смену жажде…
И вот однажды
мужчина поднял с земли кусок бирюзы.
Язык камней скуп и точен.
Я ношу этот камень.
И многоточьем
могу закончить любую фразу…
Но еще ни разу
я не поставила точку.
* * *
Красный – цвет всепрощенья,
обращение прошлого к будущему
в прямой речи,
когда на плечи наброшен свитер
и приторный вкус крови –
просто условие,
при котором еще возможно
спасение.
Красный – умение плавать
в ледяной воде,
доверять телефону тайны
и везде, и всегда
оказываться случайно.
Красный – символ свободы.
Годы прошли с тех пор.
И вот – в упор
я смотрю с экрана в зал:
так странно видеть тебя в первом ряду…
(К стыду своему – я не помню,
какого цвета твои глаза.)
Тибетская бирюза стала главной
из всех тем.
Зачем
мы ходим в кино?
Ведь далеко не всем
дано
досмотреть этот фильм
и прочесть краткое:
THE END.
* * *
Это так просто –
разжать руки и отпустить…
И не просить остаться,
и смеяться вслед,
пока силуэт птичий
не растает в небесной сини…
Отныне она вернется в свою стаю.
Здесь – выпадет снег,
а потом – кто знает? –
я улечу в Сантьяго,
где даже бумага
зеленого цвета,
словно тибетская бирюза…
Мои глаза
привыкнут к соленому ветру,
и я разучусь
прятать рифмы в слова.
* * *
Это только кажется,
что кофе нельзя пить в одиночестве,
или что фраза «здесь курят»
указывает на место.
Чудес не бывает,
но если хочется –
в структуре стихотворения
можно отыскать знакомый профиль
(в зависимости от обстоятельств –
это может быть лев
или единорог).
И тогда между строк
возникнет движение,
изображение обретет объем
и на пустом
(как принято говорить) месте
возникнут
чашка кофе и пачка сигарет.
Хотя ты прекрасно знаешь,
что в природе — пустот нет.
* * *
Понять – не означает простить.
Нить, связывающая двоих,
практически невидна
невооруженным глазом,
но стоит ее нагрузить –
и сразу
она оказывается прочнее стали.
Мы узнали о себе так много,
что, строго говоря,
уже стали другими.
Просто имя – осталось тем же,
но уже режет
слух.
Из двух зол
выбирать не надо,
награда всегда одна: принять.
И знать, что это – и есть ответ.
Свет – в этой системе координат –
заменяет время,
которое течет назад.
* * *
Разочарование – просто плата
за «очи» и «чары».
Старый принцип: «Не все – злато…»
И вечный привкус утраты,
и жаль безумно растраченного впустую!..
Так – всуе –
мы прожигаем душу…
А тот, кто слушал, —
уже не помнит
(да и не понял).
А тот, кто слушал, —
был просто средством,
попыткой бегства.
Вполне случаен был этот выбор.
Он просто — выпал.
Без звука, глуше,
чем падает в песок кольцо с ключом…
А тот, кто слушал,
он – ни при чем.
* * *
Нанизывать слова, словно бисер,
и – рассыпать снова.
Давно пора спать.
Но основа игры – в ее непрерывности.
Взаимности ждать глупо.
Пусть грубая нить уже режет пальцы,
но пялится луна
сквозь шторы –
нескоро наступит рассвет.
Нет конца наважденью.
Словно хождение по канату –
это перебирание бусин.
Искусен игрок,
но и партнер – не промах.
Среди знакомых таких не сыщешь:
«один на тыщу».
(Да хоть бы и «один на сотню» –
вольготней бы не стало.
Если не каждый встречный,
уже — мало.
Если не каждый встречный,
значит просто – один.)
Впереди
еще много дней.
Камней несчетно перемелет время
в песок,
чтобы на волосок
приблизить конец игры…
Но до той поры – еще надо дожить!..
А как удержать нить,
если пальцы уже в крови?..
Как уловить мелодию,
что уже не слышна?..
И кому нужна эта игра,
если на вкус
бисер – всего лишь стекло?..
Даже – в игре «стеклянных бус».
* * *
«Как кровь банален бытия сюжет», —
сказал поэт, известный в узких кругах.
На свой страх
и риск впасть в сентиментальность
продолжу:
банальность – когда мужчина,
по причинам, понятным только ему,
всему упорно ищет объяснение
в теории бессознательного,
(сознательно или нет – не знаю),
не принимая
правил игры, более древней,
чем миры Зигмунда Фрейда.
Хотя другой,
не менее известный еврей,
уже создал теорию относительности.
* * *
Только очень искусный пловец
может войти в ту же воду –
дважды,
а остальные –
умрут от жажды в поисках брода.
Свобода выбора
дана каждому –
просто не всякий умеет его сделать
и смело
принять вызов.
А снизу – уже тянут пальцы
речные травы,
и нет управы на них!
Теченье
лишь на мгновенье
меня подхватит и вновь
отпустит…
А после – в устье реки,
среди коряг,
рыбак найдет чье-то тело
и неумело
вдруг перекрестится на ветру…
Так я умру.
* * *