Ярмарка (поэма)

Так обманывает, так заманивает

нас судьба сединою раннею…

Старый клоун с усмешкой рыночной

каждый день зазывает – иначе:

то с припевкой, а то  —  с угрозою,

нынче – в рифму, а завтра – прозою…

Балаган его полинял совсем,

да и фокусы надоели всем,

но валит народ под убогий кров –

обмануть себя всякий здесь готов.

Кто — с усмешечкой, кто – с грустинкой…

Вот и мы с тобой под сурдинку,

хоть не верим — а вдруг поверится?..

Что и наша боль перемелется,

что и нам с тобой счастье выпадет,

как листва ковром землю выстелит…

 

Зазывала не зря старается –

представление начинается.

На обман, как встарь, души зарятся.

Ремесло его не состарится.

 

*        *        *

 

Действие первое.

Балаган на площади.

Правда, наверное, Сделала попроще бы,

ну а мы, Обманы, шарим по карманам,

ярмарочным, пьяным, по чужим да рваным!

С вечера напиться – утром похмелиться!

Петь да веселиться, лишь не удавиться б!

 

*       *       *

Красный конь, серебром кованый,

золотой конь в синих яблоках,

белый конь под попоною,

черный конь с белой гривою…

 

Как пошла пыль столбом по площади,

да взмахнула баба платком шелковым,

отхлебнул браги мужик в поддевочке:

— Выбирай, барин, коня по норову!

 

Красный конь, серебром кованый, —

не смотри, что глядит вороном,

а удачу и в небе высмотрит…

Ноги тонки, да в беге – быстрые.

 

Золотой конь в синих яблоках, —

он беду узнает по запаху.

Из огня и воды вывезет,

за тобой пойдет, как на привязи…

 

Коли белый конь под попоною –

он свезет тебя в дальню сторону,

где по травам туман стелется,

где на саван холсты белятся…

 

Ну, а черный конь с белой гривою –

он, как тень, летит над обрывами…

Да красив, шельмец, нету мочи!

Выбирай, барин, кого захочешь. —

 

Лишь вздохнул барин:

— Хороши кони…

Да ведь нет, милый, за мной погони.

И куда бежать, если сам не знаешь:

где – найдешь себя, а где – потеряешь…

Я бы рад купить у тебя коня,

только пусть уж конь выберет меня.

Кто пойдет за мной – тот и будет мой. —

 

— Ишь ты, барин… Забавник, право!

Ну да бог с тобой, поступай по нраву. —

 

Отвязал коней, а они – стоят.

Только красный конь шаг ступил назад.

 

— Ох, барин, нечисто дело… —

прошептал мужик оробело.

— Золотой, вон, стал ушами прясть…

Не твоя, видать, червонная масть.

Белогривый, как черт, скалится –

что-то, барин, ему не нравится…

Ты гляди, барин, гляди –

белый конь идет впереди. –

 

Побледнел барин, глаза – как ночь…

— Рано мне еще… —

И пошел прочь.

 

Завернул в кабак.

— Право же – дурак!

На конях гадать, да – на ярмарке!

Мало мне забот – на-ка еще вот!

Чтоб не ездил впредь за подарками. –

 

А кругом-то – гам, ругань да смешки…

Кто покупку обмывает, кто кабатчика ругает…

Отдыхают мужики.

Лишь один сидит, будто нем и глух —

за сажень слыхать перегарный дух.

Барин штоф спросил и подсел к нему:

— Вижу, что невесело одному… —

Заглянул ему в глаза и – умолк.

По спине прошел холодок,

Словно глянул прямо в душу волк.

Померещился костер у воды,

чьи-то легкие по илу следы,

горечь дыма, вкус лебеды…

Еле слышный запах беды.

 

— Что ты, барин, на полслове смолк?

Да, в конях я понимаю толк.

Ты, я вижу, на знакомства скор.

А того не знаешь, что я – вор.

Что за дело у тебя ко мне?

А потом – поговорим о цене.  —

Быстрый взгляд сверкнул и погас.

Будто и не видел барин этих глаз.

 

— Что за дело? Так… Разговор.

Может — вправду, может  и  вздор… —

 

— Что-то, барин, я тебя не пойму…

Разговоры мне твои не к чему.

Да о чем бы нам с тобой толковать?..

А девчоночку – могу сторговать. –

 

— Нет. Уволь, любезный, от такого торга.

Вижу, что в любви ты не знаешь толка,

если предлагаешь мне ее купить.

А любовь – тончайшая нить,

да прочней цепей, тяжелей земли…

И за сто веков не смогли

объяснит ее…

Откуда она?

… Видишь, девушка танцует одна —

хороша, как сон, площадь ей – к лицу…

… А ты бы ее продал подлецу. –

 

— Эк хватил ты, барин! Да я сам – не промах.

Про любовь скажи ты кому другому…

Мало ли их пляшет!

Ты, вон, видел нашу –  черт в линялой юбке!

А зовут – «голубкой».

Вон… плывет царицей, даром, что – босая…

Дай опохмелиться, а то в дрожь бросает. –

 

Выпил, губы вытер, помолчал немного…

— Ты скажи мне, барин, вот ты – веришь в Бога? –

Барин смотрит мимо, отвечает:

— Верю.

Он стоит незримо перед каждой дверью,

Он зажег мой разум, дал мне ясность мысли… —

 

— И тебя же, барин, он к святым причислил?..

Просто тебе верить в божьи благодати.

А родился зверем – где ж тут выбирать-то?..

Может, и меня он создал по подобью? –

Замолчал и глянул мрачно исподлобья.

— А ведь наш Создатель вором, вроде, не был.

Или мне заказаны все пути на небо?

Ты, вон, крест нательный носишь под рубахой…

Ну, а я свой пропил и не чую страха.

Скажешь, может, душу погубил я спьяну?

А была ль душа (если без обману)?

Ты ее, вот, видел? Или, может, щупал?

Чистеньким быть хочется – вот и веришь сглупу:

мол, хоть и жил в коросте, тело – на погосте,

а душа – в раю.  Ангелы поют!

… А хоть бы и была! Значит – бес попутал…

Ох, трещит голова, на душе-то – смута.

Трезвый я сегодня, потому что – голый…

А вчера спустил не один целковый!

Вот сведу коня да продам цыганам,

и опять – в кабак!

Не узнаешь – пьяным. –

 

Промолчал барин. Да и что скажешь?

На чужую душу камнем крест ляжет.

Что собаке – ласка, волку – против шерсти…

Облака, что ржавчина – на закатной жести.

Пыльные проулочки, тощие подсолнухи,

да в трактире – мужики, словно мухи сонные.

 

Улица, что пьяный – все к забору клонится.

Так и не заметил, как вышел  за околицу.

Оттянуло сыростью от травы некошеной.

Тихо над рекою…

 

— Погоди, хороший мой! –

 

Будто кто позвал или птица крикнула…

Под ногой вода еле слышно всхлипнула.

И опять все стихло. Небо тает в озере.

 

— Не ходи, хороший мой!

Уже время позднее… —

 

Голос, словно сумерки, над водою стелется…

Голос-то — знакомый, да ему не верится.

Легкие шаги, на ее похожие…

Оступился барин на тропе нехоженой.

 

— Постой, барин,

Про меня говорят разное.

Да бабья речь – топь непролазная.

Не мне, милый, тебя учить:

чему поверишь – тому и быть.

Но запомни края озерные,

где берег топкий – вода там черная.

И пахнет не травами луговыми –

пнями корявыми, ветрами злыми…

Выпьешь в полдень такой водицы –

ночью девица будет сниться.

Косы длинные, глаза лукавые,

манит, манит к себе рукой правою…

А ты не верь ей, не верь!

Не то явится, как теперь. –

 

Стоит барин посреди луга,

аж похолодел от испуга.

Трава непримятая вкруг него –

словно и не было никого.

Вечер – ясный, знать день – погожий…

 

— Не ходи к воде, мой хороший! –

 

*        *       *

Действие второе.

Нас, обманов, двое.

Недешево стоим, зато – успокоим.

От любой утраты – бедны ли, богаты…

От любой потери — веришь ли, не веришь….

От любой зазнобы, от дурной хворобы,

от сердечной раны лечим мы, Обманы.

 

*       *       *

Звон падал с небес окрест:

на пыльную площадь, на дальний лес…

Такой был густой, малиновый,

как будто гром соловьиный…

И превращался в слова,

тяжкие, как жернова.

 

— То, что стерпится, то — не слюбится.

Тонко деревце с плеча рубится.

Красна девица, ой, состарится…

Мука смелется, боль – останется. –

 

Звон падал, как снег, как сон,

со всех четырех сторон звонили колокола.

— Цыганка, видать, лгала,

гадала с чужой руки… —

Степенно шли мужики.

К заутрене плыл народ:

торговцы и просто сброд.

У входа слепцы столпились,

надеясь на божью милость,

крестились, поклоны клали…

Калеки гроши считали.

 

Вошел, не перекрестясь,

с сапог не обивши грязь.

Словно в дурном сне

плечом привалился к стене.

 

А церковь гремела Славою…

 

Стелился туман над травами…

 

— Зачем о ней молишься?..

Она же – разлучница.

Дождями умоется, с ветрами голубится…

Колдует над травами ночами бессонными

с глазами лукавыми, бездонно-зелеными…

Да пляшет по улицам в застиранном платьице…

А плачет – как хмурится,

смеется – как плачется.

И тесно ей кажется и в храме, и в тереме…

Того, кто с ней свяжется — погубит потерями.

И что с нею станется, с беспечной безбожницей?..

Уйдет – не оглянется. Захочет – не вспомнится. –

 

Голос такой знакомый, с ленцой и словно истомой.

 

Оглянулся барин – церковь-то пуста.

Лишь улыбка у младенца на устах.

Будто тень прошла у лампад…

Слышь, колокола-то не звонят.

Будто кто провел рукой по лицу,

лишь взглянул на Богородицу…

 

— Не гляди туда, раз я – не хочу. –

 

Отшатнулся барин:

— Чур меня! Чур! –

 

*       *       *

А над площадью крики носятся –

это ярмарка к переносице

от вранья скосила глаза.

 

— Мед-то липовый – что слеза! –

— А холсты-то, холсты льняные! –

— Кому семячки тыквенные?

Бабам – радость, детям – забава…

Бери, барин, почти задаром! –

 

— Кто за счастьем – по нашей части… —

Шепоток долетел свистящий.

— Не туда глядишь, раскрасавец!

Уж которую ночь без сна ведь,

а ко мне-то все не идешь…

Со старухи, мол, что возьмешь?

А напрасно.

Я, сокол, ясный, не всегда ворожбой жила.

Было время – другим брала.

А теперь, сокол, слушай,

Что скажу про твою душу

(только руку мне свою не показывай).

Я — стара-глуха, не возьму греха,

Чтоб тебе-то по руке да предсказывать.

По глазам – вижу: судьбой не обижен,

да любовь залетная душу извела.

Все тебе не можется, все об ней тревожишься…

Что, соколик ясный, али не права?

Ну, а если правду говорю, так слушай:

Мастью вы под пару, жить вам — душа в душу.

У твоей плясуньи – все ветра в подоле…

Что ей шубы куньи? Жемчуга на что ей?

Только ты не мешкай вкруг своей красотки:

У парней-то здешних — разговор короткий…

 

Вот тебе все чудится: вдруг, она забудется…

Занесло, мол, ветром, смоется дождем!

Больно она шалая!

А глаза – усталые…

Виделась иль снилась – разберись потом.

А теперь, сокол, ступай.

Глаз на встречных не подымай,

И судьбе уж не прекословь –

не от Бога твоя любовь! –

 

*       *       *

— Хороша девка, черт меня дери!

Я б такой красотке душу подарил! –

 

— Ей душа твоя – что солома!

У нее таких душ – полный омут! –

 

— Нашел, чем одаривать, молодец!

С такой раскрасавицей – под венец! –

 

— Или – в петлю! После венца… —

 

— Вот и сосватали молодца! –

 

Даже не взглянула, и плечом не повела…

Лишь старуха ей кивнула и за ней пошла.

В пыльном переулочке догнала,

зеркальце с ладони подала:

 

— Зачем, красавица, расплела косы?

Негоже ходить простоволосой…

Что прельщать молодцев красотой?

Ведь и так, золотце, город – твой!

А ежели – милый, да вдруг – не твой,

повторяй тихо вместе со мной:

 

«Я тебя заведу, завлеку в самую чащу по ивняку,

к самым истокам своей любви,

где над болотами – соловьи…»

 

Лунной ночью дурман-траву

собери в монастырском рву,

да повтори снова заветное слово:

 

«Я тебе помогу, как врагу –

ты не найдешь вернее слугу.

Ночью глаза мои будут пусты.

Днем я тебе не скажу: ты».

 

Утром туманным поймаешь мышь,

выпустишь в реку и поглядишь:

то, что станет твоей судьбой —

ты прочтешь под быстрой водой.

 

«Я тебя полюблю, погублю,

будешь грешить, если я велю,

будешь молиться моим богам…

Я же – сторицей тебе воздам!»

 

Будешь дальше пытать судьбу –

лягут морщины на чистом лбу.

… В поле схоронят тебя одну.

 

…Я тебя обману, ускользну…

 

*       *       *

Действие третье.

Темной ночью встретились.

 

Как хотелось на колени пасть

перед нею – прямо в грязь!

Что ты сделала, что сделала ты с ним?

Он же бредит твоим именем хмельным!

По осоке ты, босая, шла к нему…

Ох, дороженька прямая вам в тюрьму!

Кто-то темный молча слушал шепот ваш…

Покачнулся, задохнулся аж!..

 

Он придет к тебе – ты знаешь сама.

Даром что ли, словно смерть, ты бледна.

 

…А по утру снова песни лились

про веселую, беспутную жизнь…

 

*       *       *

Мне ли гневаться? Мне ли каяться?

Что бы ни было — мы расстанемся.

Как ни пелось бы, ни голубилось…

Девка с молодцем — да не слюбится!

Ни гляделось бы, ни заботилось…

Муж к жене своей да воротится!

 

*        *       *

Наворожила ты тайный грех!

(Молодо-зелено, пляс да смех!)

Вышло по-твоему – на беду!

Вот они — двое – в твоем саду.

 

Барин и вор – под одним окном.

Страшно сказать, что было потом.

…Тихо стояли, да выдал взгляд –

переглянулся с конем конокрад.

Камешек стукнул в окошко…

Словно дикая кошка

(откуда такая прыть?)

к двери метнулся: «Выдь!»

 

— Что тебе, конокрад? –

 

— Люди тебе льстят.

Ты не голубка – дьявол! –

 

— Тебе-то на что моя слава?

Или коня свел?.. –

 

Стоит, подоткнув подол,

босая, лишь кожа светится…

 

— Нечистый привел нам встретится…

Ведьмой ты, девка, стала.

Да только мне – дела мало.

Цену сама назначила… —

 

— А как же могло иначе быть?

Я белогривого стою! –

 

— Вон он, стоит под стеною.

Тоже – шального нраву,

так что вы с  ним – под пару. –

 

Полушалок с плеч скользнул,

словно кожа змея…

— Милый мой! –

Одним прыжком к конской шее.

Да и конь ей рад, не сторонится,

головою на плечо к ней так и клонится.

 

— Полушалок подбери, баринов подарок-то…

Или будем до зари у твоей хибары

Любоваться на коня?.. На то хватит тебе дня.

Твой он, да не дареный!

Ты в постели у меня позабудешь барина. –

 

Обернулась, взглядов смерив:

— Что ж стоишь ты возле двери?

Заходи, коль такой смелый!

А за мною — не станет дело. –

 

Сказала и – осеклась…

С плаща не стряхнув грязь, ее отстранив рукой,

барин к крыльцу:

— Стой!

Вот Господь нас с тобой и свел.

Да из двух зол тут выбирать уж нечего.

Видно, судьбой намечено, что я сегодня буду…  —

 

— Барин, уйди!

Покуда в грех ты меня не ввел.

Видишь сам, я сюда пришел – за своим.

Говорю, как брату:

эта ночь – за коня мне плата.

И так уже скоро рассвет… —

 

Барин, спокойно:

— Нет. –

 

*       *       *

То ли спит барин, то ли — кажется,

то ли — кто колдует…

Да расскажешь ли?..

 

Белый конь под попоною чье-то тело везет,

а вороны низко кружат над ним, безмолвные…

Или это туман вдруг волнами над рекой пошел?..

Или дрожь душу сводит мою?..

 

— Пропадешь. Не ходи к воде, говорю. –

 

Золотой конь на зарю глаз скосил,

а стоит, как вкопанный…

 

— Ты иди по тропе натоптанной,

только к озеру не сворачивай…

Близок час, для тебя назначенный. –

 

Идет барин, а сам – шатается.

Туман с озера поднимается,

полоса на востоке ярче…

 

— Далеко до твоей удачи… —

Серебром зазвенели подковы.

Красный конь под седлом не новым

молвил голосом человечьим:

— Да тоску твою мы залечим.

И удачу догнать еще можно…

Или — девка тебе дороже? –

 

Барин смотрит да видит плохо.

А по озеру, как от вздоха, рябь пошла…

Кто-то вскрикнул тоненько…

 

— Все мне видятся упокойники.

И костер у воды мерещится.

Может, сны-то мои – все вещие?.. –

 

И по тропочке – прямо к озеру

(нынче время, поди, не позднее),

на огонь, что горит, чуть светится…

Там по берегу тенью мечется

вороной с белоснежной гривой.

Там под ивою – темный омут.

Там не тронут.

 

*       *       *

Действие последнее.

Уж звонят к обедне.

 

Коль звенит в кармане – будет нам веселье!

Что гадать с похмелья — кто кого обманет?

 

*       *       *

Пьет — гуляет вся окраина…

 

— Что не видно нынче барина?..

Представленье даем потешное —

любопытно, поди, нездешнему…

 

— Лейся, водка, в сухие глотки!

Эх, спляши нам, душа-красотка!

Ведь не век же тебе лукавить…

Наши бабы тебя ославят. –

 

— Вишь! Не взглянет, не улыбнется…

Что, красавица, не поется?

Полушалок-то весь в пыли… —

 

— Белогривого увели! –

Чей-то крик и хмельная ругань.

 

— Слушай, барин, купи за рубль

Бусы любушке иль жене! –

 

— Нынче кожи, поди, в цене…-

 

Барин бледен, что полотно.

С мужиками он заодно

водку пьет, не хмелея вовсе.

Только: что с ним – никто не спросит.

Подливает им баба в кружки,

в балагане визжит Петрушка,

кто-то пьяный орет на площади…

Что орет – и не слышать вовсе бы!

Вон зашелся – куда так трезвому…

— Нынче ночью вора зарезали! –

 

*       *       *

— Шире круг, голытьба кабацкая!

Дайте с силушкой лишь собраться –

ноги сами пойдут вприсядку…

Душу в пляс втопчу без остатку! –

Развернул гармонь парень пьяненький:

— Убиенного, ох, помянем мы! –

 

— Что ты, барин, не весел больно.

Али на сердце неспокойно?

Выпей чарку, чтоб стало жарко!

Иль на ярмарке нет подарка

для зазнобы твоей? – Забудь!

Ну, помянем хоть как-нибудь! –

 

— Расступись, мужичье, пропустите ее!

Пусть попляшет!

За помин его души, за разбойные гроши

да на радость нашу! –

 

Как шагнула в круг – сердце сжал испуг.

Повела плечом – стало горячо.

Подняла глаза – отступил назад.

 

— Что ты, барин,  испугался меня?

Иль не так я хороша при свете дня? –

 

А глаза черны как смерть у нее.

Поднялось с крестов соборных воронье.

Стихли крики, протрезвели мужики…

 

— Что ж ты, барин, не попросишь руки

у меня, у девки, у плясуньи рыночной?..

Или разлюбил после ночи нынешней?

Иль забыл, с кем был под моим окном?.. –

 

Барин руку поднял  с трудом,

ворот расстегнул, вынул крест:

 

— Бог свидетель, если он есть,

что люблю тебя – аж в глазах черно…

Будь, красавица, моею женой. –

 

Усмехнулась краем губ, не взглянула даже:

— Нет. Ты больше мне не люб. –

 

— Бог тебя накажет… —

 

— А меня для Бога нет. Слышишь, барин?

Эх, нашла твоя коса да на камень!

Дорогая твоя просьба – я дороже стою.

Пусть другая твою душу успокоит. —

 

Потемнел лицом:

— Вслед за мертвецом, знать, твоя дорога…  —

Крест сорвал с груди:

— Ну, душа, гляди, как мы любим Бога! –

 

Крест лежит в пыли,

а она-то пляшет…

Господи, спаси души наши!..

 

Он стоит, глаза побелели…

Люди добрые, да что ж в самом деле!..

А она хохочет, заливается,

крест ногами топчет, насмехается…

 

Взвизгнули вдруг бабы заполошные…

Птицей раненой упала, стеблем скошенным.

Ни кровиночки в лице, а на лбу – испарина…

 

Тихо. Солнце. Нож в крови.

Мужики вкруг барина.

 

Грянул колокол с небес, словно на пожар…

На широкой площади крест в пыли лежал…

 

Колокол все тише, глуше…

 

— Упокой, Господь, ее душу. –

 

1985